Корректура рассказа "Ужин при свечах" (фрагмент)

[b][i]Исходный текст[/i][/b] *** - Ну, бестолочи, как я вам?! Раскинув руки-костяшки как актер на подиуме, Смерть стояла возле большой стойки в длинном, залитом нежно-молочным светом коридоре и выпрашивала овации восторженной публики. - Ты была неотразима! – с напускной лестью высказался болезненно сухощавый мужчина в ободранном безразмерном пальто. - Оскар, по меньшей мере! Или два! – присоединился второй, рыжеволосый и слегка полноватый тип в замызганном плаще. – Тебе бы мать-Терезу играть! – с трудом давя смех, добавил рыжий тип, затянулся во все легкие и испустил ртом перекошенную черепушку из зловонного дыма. - Смехуёшничаете, демоны! – с укоризной заскрипела Смерть. - Не выражопываться?! – из-за стойки на Смерть зарычала начальственного вида дама. - Сама такая! – огрызнулась неотвратимая актриса и обратилась к длинноволосому пареньку в светлом костюме. – Слышь, волосатый, тебя результат устраивает? - Вполне! – подтвердил светлый паренек. - А позвольте поинтересоватся? – в разговор встрял долговязый паренек с пышной, одуванчикообразной прической. – А он и вправду отдаст девять лет? - На кой хрен мне его года?! – с пренебрежением ответила Смерть. – свалит тогда, когда прописано. - А в чем тогда подвох? – продолжил допытываться долговязый пушистик. - А подвох! - Смерть ехидно улыбнулась и посмотрела на светлого паренька, который уже переминался с ноги на ногу в ожидании какого-то подвоха. – А подвох в том, что кто-то мне вдул в споре о педагогике. И этот кто-то… Слышь, волосатый! – Смерть легонько стукнула светлого паренька древком косы. – Этот кто-то прямо сейчас… - Я понял, - с грустью кивнул длинноволосый светлый парень понимая, что час расплаты настал. Не прошло и десяти минут как на подиуме, сооруженом по щелчку пальца рыжеволосого типа, кто-то с длинными светлыми волосами, обряженный в полосатую майку, штаны со страшным клешем и тяжелые боты, присвистывая и притопывая старательно воплощал всем известное «Яблочко». Все были в восторге. Смерть стояла на подтанцовке на заднем плане и лихо крутила косой, с каждым взмахом так и норовя садануть плясуна по башке. Этот фактор подстёгивал длинноволосого паренька, и он в такт танца присаживался быстрее и глубже, желая избежать смертоносного жала внезапной старухи. Сухощавый свистел до звона в ушах, рыжеволосый выкрикивал «Жги!», пушистый хлопал в ладоши… А та, которая все время сидит за стойкой и строго следит за всеми… та… да, пожалуй, она просто сделал за стойкой, писала какую-то ерунду и внимательно следила за всеми. Так положено. И только одно до одури миленькое существо отстранено стояло в стороне, не участвуя в этой всеобщей вакханалии. Самая милая и самая миниатюрная девушка на свете стояла возле стойки, со слезами-кристалликами в глазах смотрела на Смерть и журчащим голоском восторженно повторяла: «Какие кучеряшки!». *** В темной комнате внезапно загорелся свет. Потускневшая от мошки стоваттка выхватила из плена темноты нехитрую обстановку далеко не фешенебельной однушки. Потрепанные шторы, старенький телевизор, кресло с дырой в спинке, журнальный столик с каким-то яством и диван с оболтусом. Вадим сидел на диване, держал перед собой еле живой огарок свечи и абсолютно отрешенным взглядом рассматривал дыру в спинке кресла. Пожалуй, минут через пять вдумчивого сидения, к Вадиму пришла мысль, что свеча горит напрасно. Даже не взглянув на огарок, Вадим машинально дунул на пламя. Свеча погасла, испустив на прощание струйку сизого дыма. Взгляд Вадима скользнул на стол и встретился с желтковым глазом уже остывшей яичницы. Есть уже не хотелось. Как, впрочем, и пить. Вадим отодвинул от себя подальше уже остывшую, покрывшуюся противной желто-коричневой корочкой яичницу, с силой пихнул граненый стакан, выплеснув его содержимое на стол, и взял в руки телефон. Потрепанные тапочки зашлепали в кухню, иссушенные губы подкурили сигарету, а усталый голос с неимоверной любовью проговорил в телефонную трубку: «Алло, папа, привет!». На столе остался потухший огарок свечи, перевернутый стакан и остывшая аморфная масса с одним желтковым глазом, которая не так давно собиралась стать главным блюдом романтического ужина при свечах. Ужина, который так и не состоялся. [b][i]Корректура текста[/i][/b] *** - Ну, бестолочи, как я вам?! Раскинув руки-костяшки как актер на подиуме, Смерть стояла возле большой стойки в длинном, залитом нежно-молочным светом коридоре и выпрашивала овации восторженной публики. - Ты была неотразима! – с напускной лестью высказался болезненно сухощавый мужчина в ободранном безразмерном пальто. - Оскар по меньшей мере! Или два! – присоединился второй, рыжеволосый и слегка полноватый тип в замызганном плаще. – Тебе бы мать Терезу играть! – с трудом давя смех, добавил рыжий тип, затянулся во все легкие и испустил ртом зловонный дым в виде перекошенной черепушки. - Смехуёшничаете, демоны?! – с укоризной заскрипела Смерть. - Не выражопываться! – из-за стойки на Смерть зарычала начальственного вида дама. - Сама такая! – огрызнулась неотвратимая актриса и обратилась к длинноволосому пареньку в светлом костюме. – Слышь, волосатый, тебя результат устраивает? - Вполне! – подтвердил светлый паренек. - А позвольте поинтересоваться? – в разговор встрял долговязый паренёк с пышной, одуванчикообразной причёской. – А он и вправду отдаст девять лет? - На кой хрен мне его года?! – с пренебрежением ответила Смерть. – Свалит тогда, когда прописано. - А в чём тогда подвох? – продолжил допытываться долговязый пушистик. - А подвох... - Смерть ехидно улыбнулась и посмотрела на светлого паренька, который уже переминался с ноги на ногу в ожидании какого-то подвоха. – А подвох в том, что кое-кто мне продул в споре о педагогике. И этот кто-то… Слышь, волосатый? – Смерть легонько стукнула светлого паренька древком косы. – Этот кто-то прямо сейчас… - Я понял. - с грустью кивнул длинноволосый светлый парень понимая, что час расплаты настал. Не прошло и десяти минут как на подиуме, сооружённом по щелчку пальца рыжеволосого типа, кто-то с длинными светлыми волосами, обряженный в полосатую майку, штаны со страшным клёшем и тяжелые боты, присвистывая и притоптывая старательно воплощал всем известное «Яблочко». Все были в восторге. Смерть подтанцовывала на заднем плане и лихо крутила косой, с каждым взмахом так и норовя садануть плясуна по башке. Этот фактор подстёгивал длинноволосого паренька, и он в такт танца присаживался всё быстрее и глубже, желая избежать смертоносного жала внезапной старухи. Сухощавый свистел до звона в ушах, рыжеволосый выкрикивал «Жги!», пушистый хлопал в ладоши… А та, которая всё время сидит за стойкой и строго следит за всеми… Да, пожалуй, она просто сидела за стойкой, писала какую-то ерунду и внимательно следила за всеми. Так положено. И только одно до одури миленькое существо отстраненно стояло в стороне, не участвуя в этой всеобщей вакханалии. Самая милая и самая миниатюрная девушка на свете стояла возле стойки, со слезами-кристалликами в глазах смотрела на Смерть и журчащим голоском восторженно повторяла: «Какие кучеряшки!». *** В темной комнате внезапно загорелся свет. Потускневшая от мошки стоваттка выхватила из плена темноты нехитрую обстановку далеко не фешенебельной однушки. Потрепанные шторы, старенький телевизор, кресло с дырой в спинке, журнальный столик с каким-то яством и диван с оболтусом. Вадим сидел на диване, держал перед собой еле живой огарок свечи и абсолютно отрешённым взглядом рассматривал дыру в спинке кресла. Пожалуй, минут через пять вдумчивого сидения, к Вадиму пришла мысль, что свеча горит напрасно. Даже не взглянув на огарок, Вадим машинально дунул на пламя. Свеча погасла, испустив на прощание струйку сизого дыма. Взгляд Вадима скользнул на стол и встретился с желтковым глазом уже остывшей яичницы. Есть уже не хотелось. Как, впрочем, и пить. Вадим отодвинул от себя подальше уже остывшую, покрывшуюся противной желто-коричневой корочкой яичницу, с силой пихнул граненый стакан, выплеснув его содержимое на стол, и взял в руки телефон. Потрёпанные тапочки зашлепали в кухню, иссушённые губы подкурили сигарету, а усталый голос с неимоверной любовью проговорил в телефонную трубку: «Алло, папа, привет!». На столе остался потухший огарок свечи, перевернутый стакан и остывшая аморфная масса с одним желтковым глазом, которая не так давно собиралась стать главным блюдом романтического ужина при свечах. Ужина, который так и не состоялся.